В мечети плакал мальчик, сидя с опущенной головой, вздрагивая от переполняющей его грудь печали. Я подошёл ближе, но он меня не заметил. Перед ним на подставке для Корана лежал его небольшой истрепанный мусхаф весь мокрый от слёз, которые, проделав извилистый путь, равномерно друг за другом стекали с лица мальчика.
       Я  совершил два ракаата молитвы приветствия мечети и сел невдалеке от него, желая узнать причину его слёз, когда он успокоится. Мне не хотелось его тревожить, так как я знал, что для него не существует на данный момент весь этот мир со всеми его обитателями, и он поглощён только мыслями о своём Господе.
       Так прошло время до ночного намаза: мальчик плакал всё сильнее и безутешнее, приглушая свой плач, уткнувшись лицом в рукав правой руки; я сидел, охваченный каким-то оцепенением, в атмосфере чистоты и святости старой мечети. И я не знаю как долго бы так продолжалось, если бы внезапный призыв на молитву – азан – не прервал моих мыслей.
       Когда уединяешься в мечети, читая Коран или размышляя над сущностью мирской жизни и вечной, после суеты неугомонного мегаполиса, толкотни в метро и на улицах, грубости горожан, почерневших лиц, непристойных речей всегда как-то по-особенному, словно глоток воды для утомлённого жаждой путника, неожиданно сказочно звучит азан:

الله اكبر الله اكبر الله اكبر الله اكبر
اشهد ان لا اله الا الله اشهد ان لا اله الا الله 

Аллах велик! Аллах велик! Аллах велик! Аллах велик!
Свидетельствую, что нет иного бога, кроме Аллаха.

      И я, словно зачарованный, повторяю эти незамысловатые на первый взгляд слова, которые столь легки для языка и столь живительны для сердца:
و انا اشهد ان لا اله الا الله
- и я свидетельствую, что нет иного бога, кроме Аллаха! И я свидетельствую, что Мухаммад – посланник Аллаха, - повторяю я за муэдзином .
      Мои глаза наполняются слезами, я чувствую, как с сердца спадает ржавчина, образовавшаяся из-за грехов и ошибок. Я еле сдерживаюсь, чтобы не заплакать, и наскоро вытираю слёзы.
      Икамат уже прозвучал, и я, шмыгая носом, стою в ровном ряду молящихся…
      Когда мы на втором ракаате склонились в поясной поклон, тишину мечети неожиданно нарушил прорвавшийся сквозь всхлипывания плач. То был плач навзрыд, искренний, неудержимый. Поглощённый молитвой я совсем забыл про того мальчика. Судя по тому, откуда раздается плач, он стоял в первом ряду справа от имама. Я же находился в середине второго ряда.

      Вероятно, мальчик с самого начала молитвы немного успокоился и присоединился к молящимся. Сколько ему стоило сил сдерживать себя от рыданий! Во втором ракаате после «Фатихи» имам читал суру «ат-Такясур» («Страсть к преумножению»):
Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного!
(1). "Увлекла вас страсть к умножению,
(2). пока не навестили вы могилы.
(3). Так нет же, вы узнаете вскоре!
(4). Нет, все же, вы узнаете вскоре!
(5). Но нет, если бы вы знали знанием достоверности... (что)
(6). Вы непременно увидите огонь (Ада)!
(7). Потом непременно вы увидите его оком достоверности!
(8). Потом вы будете спрошены в тот день о наслаждении!”
       И мальчик не выдержал. Его душа прорвалась вместе с этим плачем. И до конца молитвы он нервно всхлипывал, убитый каким-то неведомым нам горем...
Мы все, находящиеся в мечети, стоящие в ровных рядах, чувствовали печаль и грусть оттого, что наши молитвы не украшены этими жемчужинами из слёз, которые будут столь тяжелы на весах в Судный день, подобно молитве этого мальчика. И как нам хотелось очистить свои души от той черноты и грязи, что мешали нам молиться так же искренне, как он.
      Я твердо решил после намаза разузнать причину, повергнувшую юного мусульманина в столь глубокую печаль.
Когда молитва окончилась, и люди стали уже расходиться, пожимая друг другу руки и освещая братьев теплотой своих улыбок, я подошёл к мальчику. Он сидел в том же углу, где завершил намаз, и был занят зикром . Пальцы его правой руки отсчитывали нужное количество – 33 раза, а с его губ чуть слышно слетали слова восхваления Аллаха: СубханаЛЛах – Аллах чист от всех недостатков, альхамдулиЛЛях – хвала Аллаху, Аллаху акбар – Аллах превыше всего.
       Когда он закончил, я обратился к нему со словами приветствия:
- Ассаляму алейкум!
- Ваалейкум ассалям, - ответил он.
- Как тебя зовут?
- Меня зовут Хамид
- Ты, наверно, учишься в школе? – поинтересовался я.
- Да, но я не люблю туда ходить.
- Почему?
- Потому что там не дают полезных знаний и нас учат люди, которые не живут по законам Аллаха. Они учат меня наслаждению мирской жизнью, а я хочу Вечной!
Меня удивили подобные рассуждения в столь юном возрасте, и я подумал, что, наверно, это внушают ему родители. Поэтому я спросил:
- А кто твой отец? Он, наверно, имам мечети или преподаватель в медресе?
- Нет, мой отец бизнесмен, и это сильно меня огорчает, - его глаза наполнились слезами, а голос чуть дрогнул при последних словах.
- Но почему же? Разве ты не любишь дорогие игрушки, красивые машины, вкусные угощения?
- Нет! Неужели вы не знаете, как жил Посланник Аллаха и как жили его сподвижники? Порой у них не было и гнилых фиников, чтобы насытиться ими. Они убегали от мирской жизни, как убегают от чумы или проказы. А мои родители заставляют меня собирать гардероб из вещей, которые я не смогу износить за всю свою жизнь, и наполнять свой живот в то время как лучший из творений Аллаха терпел нужду и голод…
И мальчик ещё долго сокрушался о богатстве своих родителей и аскетизме праведных людей пока вновь не разрыдался.
- Это причина твоих слёз? – спросил я через какое-то время.
- Да, то есть нет, - ответил мальчик, продолжая всхлипывать и энергично шмыгать носом. Я протянул ему бумажный платок. Вытерев нос, он объяснил причину – Сегодня на уроке Корана учитель разъяснил мне одну суру. И я плачу из-за страха перед Аллахом и от ужаса того, что нас постигло.
- И что это за сура?
- Сура «ат-Такясур», - сказал он и вновь заплакал. Я решил больше не беспокоить его и вышел из мечети. На дворе была уже глубокая ночь с тем чистым, словно умывшимся серебром, небом, какое бывает только поздней осенью.

      Я шел домой пешком, под ногами шуршали опавшие листья, на языке вертелись аяты суры «ат-Такясур», в глазах стояли слёзы.
В груди приятно щемило, я чувствовал, как моё сердце оживает после мёртвого сна беспечности. Навстречу мне редко попадались люди, надменные, гордые, в дорогих одеждах. Модные витрины магазинов завлекали своим искусственным светом. Шикарные машины проносились по проспекту. И на что это богатство, если рано или поздно человек его покинет и оно не принесет ему ничего, кроме ущерба? И этот мальчик, ещё совсем ребёнок, не знающий всей жестокости и несправедливости этого мира, возлюбил вечную жизнь и отрёкся от мирских благ. Мне вспомнился аят в Коране, где Всевышний Аллах сказал: «Жизнь эта - не более чем забава и игра, а мир иной и есть жизнь (вечная), если бы они только знали!» («Паук», 64)